В современной экономической теории, по-видимому, все же господствует неоклассическая парадигма; или, во всяком случае, неоклассические взгляды следует признать наиболее распространенными. В то же время неоклассические представления об экономическом росте уже давно вызывают возражения. Например, исследования, производившиеся в свое время с помощью производственной функции Кобба-Дугласа, а позднее — с помощью функции Солоу — позволяют говорить о том, что большая часть факторов экономического роста приходится не на долю предельной производительности факторов (прежде всего, труда и капитала), но на долю “неидентифицируемых факторов” (так называемый остаток Солоу — вклад прироста совокупной производительности факторов; главным образом, научно-технического прогресса). Именно это обстоятельство позволяет С.Ю. Глазьеву говорить о “невысокой способности” неоклассических моделей экономического роста к объяснению наблюдаемых перемен реальной экономической динамики ¹. Альтернативой является так называемая парадигма “эволюционной экономики”, представленная в книге С.Ю. Глазьева и во многом развивающая идеи структуралистского подхода.

   Наоборот, работа Е.Т. Гайдара ² опирается, в основном, на неоклассические взгляды. Впрочем, сразу же стоит оговориться, что выполненные авторами исследования — очень разные по подходам, рамкам рассматриваемых исторических периодов, методологии, что значительно усложняет попытку их сопоставления. Тем не менее предлагаемое Е.Т. Гайдаром объяснение феномена роста и его аномалий, связанных с проводившимся в России социалистическим экспериментом, также выглядит достаточно убедительно.

   Современная отечественная экономическая мысль характеризуется отсутствием внимания исследователей к работам друг друга. Отчасти это вызвано общепризнанным отставанием российской экономической школы от западной — достаточно сказать, что в большинстве выходящих сегодня теоретических работ основная часть ссылок приходится на зарубежные публикации. Кроме того, резкая дифференциация теоретических взглядов отечественных экономистов и наличие высокой степени политизированности и идеологических пристрастий также делает невозможным корректную научную дискуссию. Вряд ли такое положение вещей следует считать нормальным. Рецензируемые работы представляют собой, безусловно, важные вехи в исследовании закономерностей экономического роста вообще и отечественного роста в частности. И, несмотря на спорность самой попытки сопоставления взглядов столь разных экономистов, сопоставление представляется необходимым хотя бы с точки зрения привлечения дополнительного внимания к этим интересным работам, увидевшим свет в России.

1. Концепция Е. Т. Гайдара

   Временной горизонт концепции экономического роста, которой придерживается Е. Т. Гайдар, охватывает, в принципе, всю эволюцию человеческого общества. Первый длительный “переход” от человека неолита к античности характеризуется сходными с начавшимися в ХVI–XVII веках нашей эры чертами второго “перехода” — с одной стороны, ростом имущественного расслоения, насилием, с другой стороны — постоянным превышением темпа роста производства материальных благ над ростом численности населения. Между этими двумя относительно небольшими по протяженности этапами в истории человечества наблюдается господство традиционного общества — с относительно неизменным душевым уровнем производства и потребления и стабильными социальными отношениями ³. Автор иллюстрирует данную схему долгосрочного экономического развития с помощью следующего рисунка:

Рис. 1. Общемировая траектория экономического роста

   Линия У — У1 — национальная траектория развития, характеризующая рост душевого ВВП во времени (Т). Общества, находящиеся ниже отрезка А1 — УА1 являются устойчивыми традиционными обществами (монархиями) доиндустриального периода; общества, находящиеся выше линии А3 — УА3 , как правило, — современные индустриальные демократии с развитыми социальными гарантиями. На уровнях нижнего и верхнего развития темпы роста душевого ВВП близки к нулю; экономический рост ускоряется на ранних этапах индустриализации, затем замедляется. Наиболее “опасным” для экономического развития является участок УА1 — УА2 — это зона роста социальной напряженности и неравенства, конфликты раннего капитализма здесь накладываются на противоречия вокруг земли между крестьянами и помещиками. Именно здесь возможен “слом рыночного механизма” и замена его тоталитарным обществом с административным (бюрократическим) распределением ресурсов (возврат к восточному типу цивилизации) ⁴.

   Е.Т. Гайдар в целом остается в рамках модели Солоу: основным, ключевым параметром экономического роста выступает норма накопления; по мере роста ВВП на душу населения темпы роста начинают постепенно снижаться, достигается, в соответствии с “Золотым правилом”, оптимальный размер фондовооруженности, обеспечивающий долгосрочный максимум душевого потребления, и экономический рост в целом исчерпывается. Ранее приведенные возражения против неоклассической схемы экономического роста в этом случае являются актуальными для переходного периода, где научно-технический прогресс постоянно приводит к структурным изменениям внутри факторов производства, что, естественно, нарушает посылку о постоянной отдаче последних (другими словами, производственная функция в переходном периоде не может быть однородной). Здесь также необходимо отметить существенное уточнение экономического материализма, сделанное автором — Е.Т. Гайдар полагает, что функциональная зависимость между производительными силами и производственными отношениями наблюдается только в переходных обществах. Это обстоятельство, как отмечает автор, предопределило многочисленные неудачи в попытках применения марксовой методологии к анализу “азиатского способа производства”, которое является обществом со стационарной экономикой, а отсюда и изменение надстроечных феноменов в нем подчиняется другим закономерностям.

   Помимо нормы накопления, ключевыми факторами долгосрочного экономического роста, по Е. Т. Гайдару, являются уровень образования (качество рабочей силы, “человеческий капитал” — своеобразный “третий фактор производства”, с которым часто связывается остаток Солоу), мера открытости экономики, уровень демократизации и размер государственных расходов. При этом первые три фактора прямо связаны с экономическим ростом — чем выше уровень образования и чем более открыта экономика, тем выше будет уровень душевого ВВП и положение страны на траектории экономического роста, в то время как размер государственных расходов воздействует на экономический рост противоречиво. Долю государственных расходов в ВВП можно отнести, скорее, к ограничивающим условиям: по мнению автора, “выход этого показателя за пределы области допустимых значений для данного уровня экономики блокирует экономический рост” ⁵. Большинство национальных траекторий экономического развития укладывается в представленную схему индустриального экономического роста, однако есть и аномалии:

• развитые страны с рыночной экономикой, но аномально высокой долей государственных доходов и расходов в ВВП, ... (Шведская модель);
• страны с необычно низкой для соответствующего уровня развития государственной нагрузкой на экономику, завышенной долей частных сбережений и инвестиций в ВВП (“тигры Юго-Восточной Азии”);
• страны с закрытой экономикой, аномально низкой долей экспорта в ВВП, в том числе экспорта обрабатывающих отраслей (страны импортозамещающей индустриализации);
• страны с нерыночной экономикой, аномально высокой долей государственных доходов и расходов в ВВП, высокой долей государственных сбережений и инвестиций в ВВП, высокими показателями ресурсоемкости ВВП (социалистические страны)” ⁶.

   Естественно, что основное внимание Е. Т. Гайдар сосредоточивает на последней “аномалии”, хотя для того, чтобы наглядней рассмотреть механизм развития последней, в качестве предварительного, более простого случая рассматриваются и страны импортозамещающей индустриализации. При этом своеобразным “ключом” на пути перехода к социализму является государственный протекционизм и отказ от политики свободной торговли. Начинается все с кажущейся здравой идеи: “отключить рыночные механизмы внешнеэкономических связей ..., сконцентрировать валютные ресурсы на приоритетных направлениях развития. Тем самым конкуренция импортных товаров устраняется, а отечественный спрос становится мощным стимулом к формированию национальной обрабатывающей промышленности. Догоняющий характер индустриализации позволяет использовать накопленный в мире опыт” ⁷. Однако эмпирические исследования, на которые ссылается автор, доказывают, что в долгосрочном периоде ориентация на такую стратегию порочна. Снижение доли экспорта в ВВП приводит к ослаблению конкурентоспособности отечественных товаров и интенсивности международного технологического обмена со страной, использующей импортозамещающую стратегию развития. Это приводит к вялому, неустойчивому экономическому росту, что, в свою очередь, сказывается и на политической стабильности в данной стране: усиливаются тенденции к диктаторским, профашистским режимам. Дальнейшая попытка “подстегнуть” экономический рост прежними методами будет означать отключение рыночных механизмов теперь уже внутри страны, переход к административному распределению ресурсов, централизованному планированию, и — как следствие — политическому тоталитаризму, диктатуре одной партии. На первых порах (также, как и в случае с импортозамещающей стратегией) такое административное регулирование приносит определенные успехи, но потом источники роста оказываются быстро исчерпанными и наступает кризис, выходом из которого может быть только возврат к общемировой траектории развития.

   Источники “социалистического экономического роста” достаточно хорошо известны и также вполне вписываются в неоклассические представления — это сверхвысокая норма накопления, которую теперь устанавливает государство (в противном случае норма сбережений частных домохозяйств является весьма инерционным и практически не поддающимся государственному регулированию фактором), аграрное перенаселение как источник рабочей силы (в соответствии с известной моделью Льюиса, в этом секторе избыточный фактор производства — рабочая сила — характеризуется нулевой предельной производительностью, и его “вознаграждение” осуществляется соответственно средней производительности в отрасли. При перераспределении в другой сектор — промышленность — рабочая сила начинает приносить положительный высокий предельный доход, что, в свою очередь, обуславливает относительно высокие темпы экономического роста периода индустриализации ⁸); продовольственный и сырьевой экспорт как источник валютных поступлений для закупки производственного оборудования и технологий. Все эти источники относительно быстро исчерпываются, причем расхождение траекторий развития промышленности и сельского хозяйства приводит к возникновению необходимости в продовольственном импорте.

   Острота проблем возврата к “общемировой траектории развития” зависит от того, как далеко национальная экономика продвинулась по кривой УУ1. Небезынтересно отметить, что сам показатель душевого ВВП, по мнению автора, имеет здесь не определяющее значение: скажем, если в момент исчерпания источников социалистического роста на мировом рынке сырьевых ресурсов была высокая конъюнктура, а страна располагала таковыми ресурсами для экспорта, что обуславливало рост душевого ВВП, то после изменения мировой конъюнктуры глубина “трансформационного спада”, по Е.Т. Гайдару, увеличится на величину имевшего место ранее “сырьевого роста”. Это и имеет место в России — весь отечественный экономический рост в 1970 – 1980–ых годах имел такую спекулятивно–конъюнктурную природу; отсюда “возвращение” ряда показателей национальной экономики к уровню семидесятых годов обусловлено объективными тенденциями, а не деятельностью сменявших друг друга реформаторских российских правительств ⁹. Кроме того, если до исчерпания источников социалистического роста в стране удалось добиться относительно высокого душевого ВВП, это в обязательном порядке сопровождается изменениями в надстройке: повышение уровня образования соседствует с усилением тенденции к демократизации. Последнее обстоятельство способствует политическим потрясениям при “включении” рыночного механизма (или наоборот, при его долговременном “невключении” и развитии стагнационных тенденций нарастает опять-таки протест демократической общественности). Наконец, когда рыночные механизмы “включаются” в стране с административным распределением ресурсов с относительно высоким уровнем развития при исчерпании источников социалистического роста, неизбежен глубокий “трансформационный спад”, сопровождающийся резкой дифференциацией доходов, инфляцией и прочими негативными феноменами; в то время как относительно своевременный отказ от административного регулирования при еще сохраняющихся источниках роста (например, при остающемся избытке рабочей силы в аграрном секторе) и низком душевом ВВП может привести к быстрому оздоровлению ситуации без упомянутого спада и политических потрясений. Сказанное поясняет специфику успешных китайских реформ, с одной стороны, и успехи экономической политики шоковой терапии в странах Восточной Европы и Прибалтики, которые, по мнению Е. Т. Гайдара, достаточно очевидны — с другой. Кроме того, приведенные соображения делают очевидной теоретическую несостоятельность градуалистских рецептов применительно к российской экономике (наряду с их практической несостоятельностью, что демонстрирует, по мнению автора, опыт реформ в Казахстане, Украине и Белоруссии).

   Работа Е. Т. Гайдара легко читается, что обусловлено не только прекрасным стилем с некоторой публицистичностью изложения, но и легко узнаваемой традицией исторического оптимизма. Автор бережно относится к выводам К.Маркса; выше уже отмечалось сохранение справедливости положений экономического материализма к переходным обществам. В конечном счете отсюда и следует уверенность в неизбежном прекрасном будущем российской экономики при условии сохранения свободы торговли как внешней, так и внутренней. Последнюю, как отмечается в заключительной главе работы, требуется охранять демократическими путями от поползновений отраслевых лобби, “новых богатых”, связанных с перераспределением государственных финансовых ресурсов и даже от части государственного аппарата — все эти группы естественным образом заинтересованы в отсутствии нормально функционирующего рынка, что будет консервировать слаборазвитость России. Это также вызывает ассоциации с идеями В.Ойкена и Л.Эрхарда. Таким образом, использование традиционного аппарата анализа экономического роста в работе Е.Т. Гайдара оказалось весьма плодотворным, что не может не вызывать интерес в свете постоянной критики многих положений неоклассической школы и предлагаемых альтернативных моделей; можно сказать, что это своеобразный — и очень убедительный — либеральный экономический “ответ” на критику такого рода.

2. Концепция С. Ю. Глазьева

   Исторический период, рассматриваемый в работе С. Ю. Глазьева, значительно меньше: конец ХVII — начало XXI века (прогноз). Неоклассическая школа применяет разный аппарат исследования к процессам различной длительности, поэтому, вообще говоря, циклические колебания, лежащие в центре внимания исследователей – “эволюционистов”, действительно никак не учитываются в модели Солоу. Соответственно, в центре внимания автора оказываются большие циклы конъюнктуры (циклы Кондратьева): выделяются пять таких циклов и пять основных технологических укладов. Основное внимание при этом уделяется исследованию реальных процессов — определяются: а) ядро технологического уклада (отраслевой состав); б) его ключевой фактор (базовое нововведение); в) формирующееся ядро нового уклада; г) страны – технологические лидеры; д) развитые (догоняющие лидеров) страны; е) преимущества данного технологического уклада по сравнению с предшествующим; ж) режимы экономического регулирования в странах лидерах; з) международные режимы экономического регулирования; и) основные экономические институты; к) организация инновационной активности в странах лидерах. Что же касается изменения номинальных переменных, то они характеризуются относительно простым механизмом: “В фазе роста доминирующего технологического уклада, для которой характерны устойчивые темпы роста составляющих его производств и всей экономики в целом, ставка процента остается стабильной, отражая стабильные условия воспроизводства общественного капитала. По мере приближения доминирующего технологического уклада к пределам роста и снижения нормы прибыли в составляющих его производствах предельная эффективность капитальных вложений быстро снижается. Одновременно со снижением ожидаемой прибыльности инвестиций падает ставка процента — капитал дешевеет... В то же время производства и нового технологического уклада остаются низкорентабельными и не привлекают внимания хозяйствующих субъектов. В результате капитал, высвобождающийся из производств доминирующего технологического уклада не находит приложения, несмотря на снижение ставки процента. Замещение технологических укладов опосредуется более или менее длительной инвестиционной паузой, во время которой реальная ставка процента может даже стать отрицательной. Со становлением воспроизводственного контура нового технологического уклада и повышением эффективности составляющих его производств как вследствие изменения системы экономических оценок, так и их технологического совершенствования, сопровождающегося формированием новых потребительских предпочтений и соответствующим изменением структуры спроса, ставка процента резко возрастает. В ходе этих колебаний усиливаются спекулятивные операции и обесценивается значительная часть капитала, связанного в производствах замещаемого технологического капитала” ¹⁰. Приведенное описание вполне лежит в русле теории экономического развития Й. Шумпетера, а также того объяснения циклических колебаний процентных ставок, которое привел в своей классической работе сам Н. Д. Кондратьев (правда, он увязывал эти циклические изменения скорее с изменением в стоимостной величине наиболее долгосрочной (пассивной) части основного капитала). Естественно, такое объяснение относится только к рыночной экономике; что же до “директивно управляемой” экономической модели, здесь распространение новых технологий “инициировалось сверху” и соседствовало с сохранением старых технологических укладов. Последнее обстоятельство привело к технологичной многоукладности отечественной экономики, что обеспечило высокую “ресурсоемкость” ВНП. В свою очередь, “к началу 90 – х гг. диспропорции, образовавшиеся вследствие неспособности системы хозяйственного управления обеспечить перераспределение ресурсов из устаревшего технологического уклада в новые, достигли критической величины” ¹¹. Это и обусловило начало радикальных рыночных реформ — в противном случае необходимых для становления нового (пятого) технологического уклада ресурсов не было, а соответствующее функционирование старых укладов не могло обеспечить сохранение как прежних темпов роста, так и уровня жизни.

   Нельзя сказать, что такое видение экономического развития противоречит неоклассическим представлениям; скорее, можно говорить только об их некотором уточнении, конкретизации в рамках отдельных исторических полувековых периодов. Собственно, в работе С. Ю. Глазьева не предлагается модели экономического роста, скажем, альтернативной модели Солоу: система дифференциальных уравнений Вольтерра – Лотка, которая является “методологической основой для моделей взаимодействия, в том числе замещения технологий” ¹², не может претендовать на объяснение взаимодействия производственных факторов в процессе создания ВВП, или прогнозирование процессов распределения дохода. Аналогично — несмотря на критику модели общего равновесия Вальраса, ни у С. Ю. Глазьева, ни у других сторонников “эволюционной экономики” нет альтернативной теоретической модели, объясняющей формирование цен в экономической системе. Волнообразное движение номинальных показателей, связанное с процессами внедрения инноваций в экономической системе, таким образом, лишь дополняет традиционные представления об экономическом росте; в этом отношении мнение С. Ю. Глазьева о возникновении новой парадигмы в экономической науке ¹³ представляется явным преувеличением.

   Характеризуя долгосрочное технико-экономическое развитие, С. Ю. Глазьев выделяет “эталонную траекторию”, характеризующую скорость распространения технологического уклада, после чего осуществляется сравнение реальных национальных траекторий технико-экономического развития с эталонной (в качестве эталона в эмпирических межстрановых сравнениях берется траектория распространения передового технологического уклада в стране – лидере). Такое сравнение позволяет определить (хотя и довольно условно, опять-таки с помощью экстраполяции) размер технологического отставания одной страны от другой (в годах). Между тем, если сравнить макроэкономическую траекторию мирового развития, приведенную в работе Е. Т. Гайдара (см. Рис. 1) с траекториями распространения передовых технологических укладов, напрашивается идея сравнения размеров отставания, скажем, России от США (в годах) и разности положения этих стран на кривой УУ1, исходя из размеров душевого ВВП — указанная разность может быть также измерена в годах. Размер технологического отставания, таким образом, получит свою макроэкономическую номинальную оценку.

   Таким образом, концепции экономического роста, представленные в работах Е. Т. Гайдара и С. Ю. Глазьева, скорее взаимно дополняют, чем противоречат друг другу. Существенным отличием работы С. Ю. Глазьева является ее больший акцент на конкретные механизмы обеспечения инноваций и технико-экономического развития; естественным следствием этого является призыв к проведению государством более активной структурной политики, целесообразность конкретных рецептов которой может быть подвергнута сомнению. Собственно, практические выводы и рекомендации, являясь предметом споров об экономической политике, имеют очевидно преходящую ценность и в этом отношении сопоставление работ, вышедших с разницей в три последних, весьма бурных для российской экономической политики года, по-видимому, не имеет смысла. В то же время гораздо более интересным является разница в теоретических позициях относительно роли внешней торговли в экономическом росте. Также, как и Е. Т. Гайдар, С. Ю. Глазьев является противником хозяйственной автаркии и высоко оценивает роль международного технологического обмена в ускорении формирования нового технологического уклада и экономическом росте. Однако при отсутствии активной внутренней структурной политики свобода внешней торговли может привести к весьма неожиданным результатам. “Рассмотрим структуру внешнеторговых связей между двумя странами, в одной из которых (страна А) новый технологический уклад уже сложился, а в другой (страна Б) — только формируется. Самостоятельное создание принципиально новых технологий обходится, как правило, дороже по сравнению с их импортом... Естественно возникает соблазн компенсации недостающих звеньев нового воспроизводственного контура в стране Б за счет импортной продукции. Но в обмен следует поставить эквивалентное по внешнеторговым ценам количество собственной продукции. Продукция эта может быть принята страной А лишь при условии ее качественного соответствия функционирующим в ней технологическим структурам.

   Качественные различия между производимой в разных технологических укладах продукцией тем выше, чем больше глубина ее переработки, причем возможность замещения быстро снижается по мере ее увеличения. В экономической структуре страны А доминирующее положение занимает более прогрессивный технологический уклад, чем в стране Б. Следовательно, страна А может принять к обмену со стороны Б лишь продукцию с невысокой степенью переработки. Таким образом, в обмен на качественные ресурсы, необходимые для функционирования нового технологического уклада, страна Б будет поставлять массовую продукцию преимущественно добывающих отраслей промышленности.

   Компенсация недостающих звеньев воспроизводственного контура нового технологического уклада в стране Б обеспечивается за счет его подключения к соответствующим технологическим совокупностям в стране А. Такая ситуация является вполне нормальной на начальных фазах развития нового технологического уклада, когда внешняя торговля используется как средство активных структурных преобразований в целях скорейшего создания собственных конкурентоспособных технологических совокупностей целостного технологического уклада. Но в условиях, когда активная структурная политика отсутствует, и технологическая многоукладность становится воспроизводящейся, необходимость поддержания текущей сбалансированности приводит к образованию нежелательной обратной связи во внешнеторговых отношениях. Страна Б, стремясь обеспечить текущие потребности нового технологического уклада в качественных ресурсах, вынуждена наращивать продукцию добывающих отраслей промышленности с целью экспорта... Развитие нового технологического уклада в стране Б замедляется, возрастает ее сырьевая специализация, а ее воспроизводственная структура оказывается преобразованной в соответствии с потребностями страны А. В таких случаях, как показано, несмотря на внешнюю эффективность внешнеторговых связей для страны Б, в действительности она экспортирует потенциальные темпы роста в обмен на темпы инфляции. Экономическая структура страны Б оказывается парализованной; через недостающие звенья воспроизводственного контура нового технологического уклада происходит своеобразное “всасывание” страной А национального богатства страны Б” ¹⁴.

   Столь длинная цитата достаточно ярко характеризует специфику взглядов С. Ю. Глазьева на либерализацию режима внешней торговли. В отличие от Е. Т. Гайдара, он, по-видимому, допускает возможность консервации “слаборазвитости” национальной экономики и в демократической стране с действующими либеральными рыночными механизмами. Описанная выше схема представляется вполне реальной, однако и здесь, пожалуй, взгляды автора не вступают в “непримиримое противоречие” с неоклассической школой: скажем, теория Хекшера – Олина вполне позволяет предвидеть такого рода результат в международном обмене между странами, одна из которых в большей степени наделена “высокими технологиями”, другая — сырьевыми ресурсами.

   Работа С. Ю. Глазьева, несмотря на — по моему мнению — завышенные претензии относительно новой экономической парадигмы, является, безусловно, глубоким оригинальным исследованием; ее содержание невозможно “пересказать и оценить” на нескольких страницах. Интерес представляют и методика определения эталонной траектории развития, и расчеты траекторий распространения технологических укладов, и описание механизмов инновационных процессов в экономических системах. По-видимому, данной работе еще предстоит долгое время оставаться в центре дискуссий относительно будущего наполнения конкретным содержанием понятия “активная государственная структурная политика”.

3. Общие заключительные замечания

   Работы С. Ю. Глазьева и Е. Т. Гайдара, кроме их собственной самостоятельной научной ценности, представляют интерес еще и с точки зрения “теоретической переклички”; другими словами, важно не только то, что сказано в этих работах, но и то, что в них не сказано. В этом отношении исторический оптимизм работы Е. Т. Гайдара, продолжающий традицию экономического материализма, вызывает определенные сомнения относительно корректности предпосылок такого видения мира. Далекая перспектива окончания “второго перехода” и глобальные обобщения относительно “западной” и “восточной” цивилизации, с одной стороны, не очень-то соответствуют критерию возможности верификации (“фальсифицируемости”, выдвинутому в свое время К. Поппером), а с другой — за этими построениями достаточно явно просматривается концепция осевого времени К. Ясперса и набившее оскомину деление народов на исторические и внеисторические.

   Если даже абстрагироваться от противоречий в трактовке далекого прошлого человечества, идея будущего “традиционного постиндустриального” общества как-то очень напоминает “коммунистическую общественно-экономическую формацию”. Трудно согласиться, что в этом отношении взгляды К. Маркса в принципе можно усовершенствовать — они просто не верны ¹⁵. В то же время выделенная классиком идея первичности мирового капиталистического экономического развития по отношению к национальному, похоже, до сих пор остается неоцененной по достоинству, хотя указание на международный характер современного экономического роста стало уже общим местом.

   Для концепции Е. Т. Гайдара вопрос о перспективах окончания экономического роста (“нулевые темпы роста”) в развитых странах имеет отнюдь не праздный характер. Пока что замедление роста в развитых странах в 70 – х — начале 80 – х годов оказалось временным и вполне согласуется с переходом к понижательной волне цикла Кондратьева. Результатом же экономического роста в последней четверти ХХ века является общепризнанное увеличение разрыва между развитыми странами и странами “третьего мира”, несмотря на присоединение большинства из них к “нормальной мировой траектории экономического развития”. И если предположить, что экономический рост все же действительно не укладывается в рамки традиционных неоклассических представлений о его природе и не имеет неких заранее предопределенных, объективных границ, задаваемых ограниченностью основных производственных факторов — другими словами, является естественным состоянием современной индустриальной системы (что, в свою очередь, неявно предполагается сторонниками “эволюционной экономики”), — то будущее относительное выравнивание размеров душевого ВВП в результате действия “свободной игры рыночных сил” и более высоких темпов экономического роста в “догоняющих странах” становится еще менее вероятным, чем наступление коммунистического рая. При этом весьма спорные идеи Э. Тоффлера, Д. Белла, Дж. Гэлбрейта о четвертом факторе производства — знаниях — и переходе власти к “техноструктуре”, в настоящее время достаточно сильно потесненные неоклассическим Ренессансом в его монетаристской форме, по-видимому, отнюдь нельзя считать “сброшенными со счетов”. Если считать информацию, знания производственным фактором, участвующим в создании дохода, то неоклассические представления могут быть сильно модифицированы: в таком случае пределы роста могут и не достигаться, а стало быть, межстрановые различия в результате движения по “кривой общемирового экономического роста” могут не только сокращаться, но и увеличиваться.

   Другая, отчетливо не высказываемая предпосылка работы Е. Т. Гайдара — современный экономический рост является мировым процессом. Собственно, для Е. Т. Гайдара данное соображение настолько тривиально, что он ограничивается указанием на сильную, доказанную эмпирическими исследованиями, связь доли экспорта обрабатывающих отраслей с уровнем душевого ВВП, подробно не останавливаясь на причинах этой связи. Очевидно, что решающую роль здесь играет диффузия инноваций, мировой технологический обмен. Однако очевидность этого соображения заслоняет следующий за этим вопрос — неужели же для правительств стран импортозамещающей индустриализации не являлась ясной порочность выбранного ими пути? Или дело только в нелюбви к политическим демократическим преобразованиям (хотя, как показал чилийский опыт, “возврат на нормальную мировую траекторию экономического роста” может сопровождаться и весьма своеобразными политическими экспериментами).

   Проблема, видимо, в том, что, несмотря на признание “космополитичности” причин экономического роста, большинство современных исследователей по-прежнему рассматривает внедрение инноваций как национальный процесс. Мировая торговля, международный обмен при этом представляются как факторы, играющие пассивно положительную дополняющую роль. В свою очередь, если характеристики процесса инноваций — а стало быть, в конечном итоге и само экономическое развитие – в каждой стране определяется эндогенными факторами, то говорить о "несправедливом" мировом экономическом устройстве, не позволяющем достичь желаемых параметров экономического роста, "мировом экономическом диктате", или еще чем-то подобном, в долгосрочном отношении не имеет смысла. Взгляд на международную торговлю в таком случае становится весьма оптимистическим – очевидно, либерализация внешнеэкономических отношений, способствующая международной диффузии инноваций, в конечном итоге положительно сказывается на экономическом развитии любой национальной экономики, и может быть осуществлена относительно безболезненно. Общественные издержки, связанные с сокращением производства и занятости в неконкурентоспособных на международной арене отраслях, перекрываются выигрышем общества от импорта дешевых и качественных товаров. Наконец, победа в международной конкуренции обуславливается опять-таки за счет мобилизации эндогенных факторов каждой из конкурирующих сторон, таких, как спрос на внутреннем рынке, дешевизна факторов производства, состояние инфраструктуры и взаимодополняющих (комплексирующих) отраслей (производств) – последнюю точку зрения обосновывает такой видный исследователь, как М. Портер¹⁶. Впрочем, и традиционная теория международной торговли Хекшера-Олина была достаточно нейтральной по отношению к оценке экзогенных факторов на экономическое развитие, хотя следует отметить, что в условиях возрастающих альтернативных производственных издержек, для которых справедливы ее выводы, возможно конструирование ситуаций, когда либерализация внешнеэкономических связей страны может привести к однозначно негативным результатам.

   В этом отношении анализ С. Ю. Глазьева, приведенный выше, представляется мне лишенным указанного противоречия и гораздо более глубоким. Исходя из “общечеловеческих ценностей”, не совсем понятно, почему государства, получающие максимальную выгоду от действующего мирового экономического порядка и своего сегодняшнего лидирующего положения, не будут стараться его сохранить всеми имеющимися у них средствами. Процесс носит глобальный характер, и ни одна страна не может избежать получения мирового вызова. Импортозамещающая индустриализация — попытка найти адекватный ответ “проигравшими странами”, временная отсрочка от участия в этой новой международной борьбе. Естественно, это негативный ответ; но в момент выбора такой стратегии, видимо, наблюдаются два негатива, а не выбор между “плохим” и “хорошим”. Например, почти очевидно, что большинство латиноамериканских стран в свое время приняли этот вызов — и проиграли; в то время как страны Юго-Восточной Азии и Япония приняли — и победили. При этом, конечно, речь не идет об общем долгосрочном снижении жизненного уровня в “проигравших” странах с открытой экономикой, какие бы воспроизводственные контуры ни формировались — в этом отношении мне не совсем понятен применяемый С. Ю. Глазьевым термин “неэквивалентный обмен” ¹⁷. Речь может идти только об относительном снижении душевого ВВП — относительно стран – экономических лидеров; или, что то же самое, об увеличении разрыва в экономическом развитии между странами. Естественно, что это приводит к изменению и политической карты мира, и к сложным процессам в международном культурном и научном обмене. Отчего-то такое положение нравится далеко не всем в “проигрывающих” странах. Возможно, дело в том, что люди, как отмечал Т. Веблен, подвержены завистливому сравнению — и увеличение отставания от передовых стран может восприниматься ими как рост собственной нищеты. Что, вероятно, справедливо и для России.

² Гайдар Е.Т. Аномалии экономического роста. - М.: Евразия, 1997.

³ Здесь следует отметить также, что традиционному обществу в целом соответствует, по мнению Е.Т. Гайдара, “восточный тип“ цивилизации и “азиатский способ производства”, описанный К.Марксом (подробнее - см. Е.Т. Гайдар. Государство и эволюция. - СПБ.: Норма, 1997). В этом отношении западная система - “греческое чудо” возникает как продукт некой “социальной мутации”, приводящей к образованию реальной частной собственности и отделению личности от государства. Эту аргументацию (как, впрочем, и уходящий вглубь веков исторический анализ Е.Т.Гайдара) трудно обсуждать серьезно; достаточно указать на очевидный европоцентризм указанной концепции, уже со времени выхода в свет работы О.Шпенглера давно представляющийся анахронизмом. Очевидная политическая заданность целей упомянутой работы предопределила использование автором весьма узкого круга работ историков; скажем, мнение Л.Н. Гумилева относительно этногенеза и исторического процесса, не говоря уже о противоречивых взаимоотношениях Древней Руси, Запада и Степи оказалось Е.Т.Гайдаром попросту проигнорированным.

⁴ Гайдар Е.Т. Аномалии экономического роста, с. 52 - 53.

⁵ Там же, с. 38.

⁶ Там же, с. 41.

⁷ Там же, с. 62.

⁸ Эти высокие темпы роста характерны для стран “догоняющей индустриализации”. Первоначальное перераспределение аграрной рабочей силы в европейских странах - пионерах капиталистической индустриализации (Англии, Франции) сопровождалось весьма низкими по сегодняшним меркам темпами роста - 1-2 процента в год.

⁹ Гайдар Е.Т. Аномалии экономического роста, с. 162 - 177.

¹⁰ Глазьев С.Ю. Теория долгосрочного экономического развития, с. 192 - 193.

¹¹ Там же, с. 192 - 193.

¹² Там же, с. 32.

¹³ Там же, с. 24 - 30.

¹⁴ Там же, с. 169 - 170.

¹⁵ Это, конечно, не означает отрицания важности экономического фактора для социального развития и сложной функциональной связи между развитием хозяйства и общества. Очевидно устаревшим является деление общественно-экономических формаций по типам собственности.

¹⁶ Портер М. Международная конкуренция. - М.: Международные отношения, 1993.

¹⁷ Глазьев С.Ю. Теория долгосрочного экономического развития, с. 171.