Учить ли китайский?

   Вероятно, есть смысл начать обзор политической карты следующего столетия с Востока. Точнее, с Восточной Азии. Запад - и прежде всего Европа - утратил монополию на рождение новых идей, которой безраздельно владел на протяжении последних 400 лет. Все это время Восток лишь впитывал и перерабатывал западный опыт - прежде всего в том, что касается технических и социальных идей. Сегодня мир в этом отношении близок к равновесию: Восток еще не рождает идеи, которые могли бы стать привлекательными для всего человечества, а Запад повторяет пройденное. Первенство Запада удерживается прежде всего благодаря экономической мощи США и широкому распространению английского языка. Нет никаких оснований предполагать, что такая ситуация сохранится до конца следующего века (хотя и это возможно). Во всяком случае, в начале XX века о лидерстве США говорили только в сослагательном наклонении, а французский язык был не менее распространен, чем английский... Может быть, настала очередь китайского или японского?

• История Чжэн Хэ. Поворотный пункт в судьбе человечества
• Безумие китайских властителей
• Станет ли Китай сверхдержавой?
• Внутренние проблемы Китая
• Сепаратизм в Китае
• Страшные прогнозы

   О том, что будет с Китаем, не знают, должно быть, даже сами китайцы. Китай слишком отличается от остального мира, и общие мерки к нему неприменимы. Поэтому в отношении к Китаю (или шире - восточноазиатской цивилизации) господствуют крайности. Одни вполне разумные люди всерьез опасаются, что вот-вот придут завоеватели <с раскосыми и жадными очами>.

    <Складывается впечатление, - пишет один из основателей мировой космонавтики, философ и богослов, академик Борис Раушенбах, - что наша европейская цивилизация... сейчас загнила и совершенно уходит на дно, а поднимается и захлестнет нас, как говорили в старину, <желтая опасность>... У меня такое предчувствие, что мои внуки вряд ли будут жить так же, как жили мы как представители некой расы великой культуры. Все это уйдет в прошлое, а дело будут делать - и хорошее дело! - желтые, хотя им абсолютно чужда <белая культура>... Позже они будут вспоминать ушедшую культуру белых, пользоваться ее плодами и хвалить, как мы сегодня хвалим культуру белых>.¹

   Ему вторит другой академик, Никита Моисеев. Он полагает, что стремительное развитие Китая очень скоро изменит всю расстановку сил на планете, всю <планетарную организацию общества>. Может быть, говорит он, современная система - всего лишь переходный период между Pax Americana и Миром Китая. И как бы ни миролюбивы были китайцы, следует напомнить, что в душе своей они <всех нас считают варварами, как и во времена Поднебесной.. И несмотря на все договоры и международные соглашения, в сознании своем они законной границей своего государства считают Урал, а Среднюю Азию - своей провинцией, как и Тибет и Синьцзян!>²

   Китайцы в ответ на такие заявления вежливо отмалчиваются.

   Другая крайность - видеть в Китае самую большую развивающуюся страну, по существу отсталую и обреченную догонять. В силу определенных исторических причин такой взгляд почему-то укоренился и в России. Мы привыкли думать, что Китаю еще предстоит учиться у Европы, Америки или Японии. Между тем, китайцы вовсе так не считают. Обитатели Поднебесной вот уже пять тысяч лет считают свою центром вселенной и находят, что Китай вполне самодостаточен. В его истории было слишком много всего - если величие, то невиданное, если поражение - то сокрушительное. И за минувшие столетия Китай не раз восставал из пепла - достаточно сказать, что ровно сто лет назад он был практически поделен между тогдашними великими державами - Англией, Францией, Германией, Японией и Россией.

   Тем не менее, у китайцев есть некоторые основания считать всех прочих обитателей планеты варварами. В самом деле, кто изобрел фарфор и бумагу? Кто придумал порох и компас?..

   В сущности, Китай вполне мог бы господствовать сегодня в мире. Пятьсот лет назад один из величайших в истории человечества флотов вышел из Нанкина на завоевание мира. Но Китаю так и не удалось создать великую колониальную империю. Это кажется странным - ведь в течение последних нескольких тысячелетий казалось куда более вероятным, что владычествовать в мире предстоит отнюдь не европейцам, но китайцам или индийцам. Где же искать историческую развилку, изменившую судьбы мира?

   Очень похоже, что поворотный пункт в истории человечества пришелся на XV век. Мы знаем, что завершился он плаванием Колумба и открытием Нового Света. Но не менее драматичным стало его начало, когда армада под командованием адмирала Чжэн Хэ направилась на запад.

   То, что Чжэн Хэ вообще стал командующим китайским флотом - случай совершенно невероятный. Он был мусульманином и принадлежал к мятежному роду. Еще мальчиком его захватили в плен китайские войска. Его кастрировали, полностью лишив половых органов. В отличие от многих других пленников, подвергшихся этой операции, он выжил. Еще раз ему повезло, когда он попал на службу к принцу Чжу Ди. Со временем принц и Чжэн Хэ сблизились и составили заговор с целью свергнуть императора, который доводился племянником принцу. Чжэн Хэ стал одним из тех, кто возглавил войска принца. Мятеж оказался успешным, и принц взошел на императорский престол. Первым делом (прежде замучив до смерти своих политических противников) новый император пожелал вознаградить Чжэн Хэ. И назначил его командующим флотом, который должен был утвердить господство Китая во всем мире.

   В период с 1405 по 1433 г. Чжэн Хэ возглавил семь крупных экспедиций, командуя флотом, равных которому не было в течение последующих пяти столетий. Лишь во время Первой мировой войны флоты западных стран достигли таких размеров. Армаду Чжэн Хэ составили 300 кораблей, на борту которых было 28 тысяч моряков. На кораблях Чжэн Хэ применялись самые передовые технологии, о которых в Европе узнали лишь через 350 лет - в том числе, сбалансированный руль и водонепроницаемые отсеки.

   Чжэн Хэ добрался до Африки и благополучно вернулся оттуда, доставив на родину множество диковинок, в частности, жирафов. Однако в Китае местная элита, ученые-конфуцианцы, смотрели на Чжэн Хэ с большим подозрением и впоследствии уничтожили записи о его путешествии. Тем не менее, кое-что можно узнать из императорских архивов и даже из воспоминаний членов экипажа. Так, выясняется, что плавание это не было чем-то неожиданным. Оно опиралось на многовековую традицию мореходства. Китайцы, по-видимому, добирались даже до Мексики, в искусстве которой в V веке неожиданно появляются буддийские символы. К XIII веку китайские суда совершали регулярные рейсы в Индию, а время от времени ходили и к берегам Восточной Африки.

   Но армада Чжэн Хэ превосходила все, что было прежде. Крупнейшие ее девятимачтовые корабли, достигавшие более ста метров в длину и почти пятидесяти в ширину, шли под алыми шелковыми парусами. Это были многопалубные корабли, с роскошными каютами, в которых были открытые балконы. Их сопровождали транспортные суда, которые везли лошадей и солдат, военные корабли, патрульные катера и даже 20 танкеров с пресной водой. (В 1492 году Колумб отправился в плавание с 90 моряками на трех кораблях, самый большой из которых не достигал в длину и 30 м). В команде были переводчики с арабского и других языков, астрологи, которые предсказывали погоду, и астрономы, которые могли определять положение звезд, фармакологи, которым предстояло собирать лекарственные растения, врачи и даже два церемониемейстера.

   Величие флота Чжэн Хэ говорит о том, насколько в те времена Восток опережал Запад. В самом деле, за исключением эпохи Римской империи, Китай был более богатой, более передовой и более космополитичной страной, чем любая точка Европы на протяжении последних нескольких тысяч лет. В XII веке в столице Китая (тогда это был город Ханчжоу) жило более миллиона человек. А из хроник VII века известно, что в городе Гуанчжоу обитало более 200 тысяч иностранцев - арабы, персы, малайцы, индийцы, африканцы и тюрки. Между тем, в 1400 г. в Париже, который был тогда крупнейшим городом Европы, было не более 100 тыс. жителей.

   Во времена Чжэн Хэ Китай и Индия вместе производили более половины мирового совокупного общественного продукта, и такое положение сохранялось на протяжении почти всей истории человечества. По подсчетам ведущего британского экономического историка Энгуса Мэддисона, еще в 1820 году доля Китая в мировой экономике достигала 29 процентов (на Европу приходилось около 30 процентов), а Индии - 16 процентов. К 1900 г. положение коренным образом изменилось: на долю Китая приходилось всего 6,2 процента мирового продукта, в то время как Европа производила в десять раз больше.

   Самоизоляция, которую предпочел Китай после плаваний Чжэн Хэ, стала катастрофической ошибкой. Но именно это проложило путь к возвышению Европы, а вслед за тем, и Америки. На Западе часто связывают свое нынешнее экономическое превосходство с интеллектом, демократией, трудолюбием, или протестантскими ценностями, но в значительной степени Запад обязан своим процветанием безумию, охватившему китайских правителей в XV веке.

   Когда флот Чжэн Хэ пересекал Индийский океан, чиновники-конфуцианцы, преобладавшие в высших эшелонах власти, начали политическую войну с евнухами, которых они считали аморальными и развращенными. При дворе евнухи должны были присматривать за наложницами императора, но они часто выступали в роли дворцовых администраторов. Отчасти благодаря своей баснословной жадности, они способствовали коммерции. В отличие от ученых, они не были так привержены классическому прошлому Китая, а потому зачастую отличались передовыми воззрениями. Увы, как раз неподкупные и изощренные ученые в середине XV века направили Китай к катастрофе.

   После смерти императора в 1424 г. в Китае началась жестокая борьба за власть. Наследник умер при неясных обстоятельствах, а ученые в конечном счете одержали верх. Они добились прекращения океанских плаваний, остановили строительство новых кораблей и ввели ограничения на частное судоходство. Чтобы впредь не допустить подобной "ереси", они, при поддержке нового императора, приступили к уничтожению китайского флота. Уже в 1500 г. за строительство корабля, на котором было больше двух мачт, приговаривали к смерти, а в 1525 г. правительство велело уничтожить все океанские суда. Величайший в истории флот, в котором за сто лет до этого было 3500 кораблей (флот США сегодня насчитывает только 324 корабля), был уничтожен, а Китай пошел по пути, который на долгие столетия обрек его на изоляцию и упадок.

   Но даже столетия неурядиц - ничто на фоне тысячелетнего величия. И хотя китайцы всегда говорили, что жить в эпоху перемен нелегко, они согласны немного потерпеть.

   О великом будущем Китая считали нужным упомянуть едва ли не все, кто высказывался о перспективах человечества. Чаще всего, однако, слова эти были не более содержательны, чем фраза, брошенная Гербертом Уэллсом около ста лет назад: <Восток - включая сюда всю Азию - пойдет по пути своеобразного развития, имея во главе Россию, Японию и Китай>. Туманное предсказание исполнилось - кто рискнет сказать, что восток не шел по пути своеобразного развития?

   Сегодня можно было бы повторить те же слова и закрыть тему. Нам остается только догадываться о том, какие силы бурлят в Китае. Страну эту, несмотря на все реформы, по-прежнему трудно назвать открытой, и иностранцы видят в ней лишь то, что им дозволено - блестящую витрину. Таким образом, пока компартия Китая остается у власти, китайские пропагандисты могут придавать стране практически любой образ - примерно так же, как это было в Советском Союзе до перестройки. Другое дело, что этот образ может не иметь ничего общего с действительностью. Более того, сами китайские власти тоже могут оказаться пленниками творимых собственной пропагандой мифов и столкнуться с самыми неожиданными проблемами. Подтверждение тому - не только события на площади Тяньаньмынь, но и словно ниоткуда возникшая весной 1999 г. буддийская секта <Фалун Гон>, превосходящая по численности компартию Китая. Она была основана в 1992 г., возможно, при поддержке влиятельных оппонентов председателя ЦК КПК Цзян Цзэмина. В ее рядах в самом Китае насчитывается около 80 млн. человек, и еще около 20 млн. - за его пределами. Власти заявили, что секта контролируется из-за рубежа, но, по-видимому, больше всего их напугало само молчаливое появление десяти тысяч сектантов в правительственном квартале в центре Пекина с требованием освободить ее лидера.

   Сектанты - может быть, самая малая из проблем, что пугают сегодня правящую партию Китая. Главное, что может уже в самом скором времени подорвать ее монополию на власть - стремление людей к реальной экономической самостоятельности. Вряд ли те, кто реально делает дело, будут все время мириться с положением, когда около 90 процентов экономики так или иначе контролируется государством. Двусмысленная ситуация, при которой относительно свободная экономика существует в отсутствие частной собственности, не может сохраняться долго, однако отступить от этого - значит слегка отвернуть идеологические гайки. Судьба КПСС подсказывает компартии Китая, что здесь надо вести себя крайне осторожно, иначе можно потерять все.

   На эти слабости обращает внимание американский политолог Джеральд Сигал.³ По его мнению, значение Китая постоянно сильно преувеличивают. На самом деле в экономическом отношении Китай не такой уж большой рынок, ибо люди в нем, с одной стороны, бедны, а с другой - не слишком нуждаются в том, что могут предложить им богатые страны. В военном отношении Китай тоже в ближайшие годы не соперник Соединенным Штатам и НАТО, и даже не соперник России (если Китай решит вдруг сейчас достигнуть ядерного паритета с нашей страной, он попросту обанкротится). Политическое и культурное влияние Китая намного меньше влияния далеко не богатой Индии, не говоря уже о Японии, Сингапуре и даже Тайване.

   У Китая есть все атрибуты великой державы: ядерное оружие, средства его доставки, космическая программа, право вето в Совете Безопасности ООН, боеспособная армия и, конечно же, великодержавные устремления. Наконец, Китай - самая населенная страна мира. Но, с точки зрения экономики, Китай в некотором смысле <черный ящик>. Да, в этой стране проводятся экономические реформы и китайские товары понемногу завоевывают рынок. Да, в Китае рынок сбыта компьютеров растет быстрее, чем в любой другой стране мира. Да, Китай стал намного лучше связан с остальным миром. После того, как в 1990 г. были соединены железнодорожные сети Китая и Казахстана, путь от портов Западной Европы до портов Китая стал на 2000 км короче, а в 1996 г., когда была введена в действие железная дорога Мешхед - Теджен, соединившая железнодорожную сеть Ирана и Туркмении, Китай получил выход к Индийскому океану и - через Тегеран и Стамбул - в Западную Европу. Перспективы перемещения грузов по этому маршруту - одной из составляющих возрождаемого <Великого шелкового пути> - пока не ясны из-за неустойчивого политического положения в Средней Азии и на Среднем Востоке, но очевидно, что Европа в своих экономических отношениях с Китаем вполне способна обойтись без такого <сложного> посредника, как Россия. Двумя другими важными узлами, связующими Китай с мировой экономикой, стали Гонконг и прилегающие к нему территории, особая экономическая зона в районе Шанхая и еще 14 открытых приморских городов, которые играют роль <окна в мир>.⁴ Именно здесь сосредоточены самые современные производства, именно здесь особенно заметен так чарующий Запад ход экономических реформ. Но что происходит в глубинке - вопрос открытый. Дело в том, что реформы пока мало затронули основную массу населения. С начала деятельности Шаньдунской особой экономической зоны (1990 г.) общий объем иностранных инвестиций достиг впечатляющей величины - около 15, 4 млрд. долларов. Цифра, на первый взгляд, колоссальная - но только не в расчете на душу населения. На каждого китайца пришлось чуть больше десяти долларов.

   Насколько эта глубинка готова принять реформы? Какая судьба ждет огромные массы сельского населения? Уже очевидно, что традиционная индустриализация, вроде той, что имела место в Европе, в России и в Америке, обошла Китай стороной - да иначе и быть не могло, ибо, если бы вся эта людская масса двинулась в города, прокормить ее было бы невозможно. Поскольку современная промышленность не нуждается в таком притоке рабочей силы, по-видимому, сельское население будет преобладать в Китае еще долгие годы. Если добавить к этому острейшие социальные противоречия - ежегодные доходы 10 процентов самых богатых сельских семей превышают 100 тыс. юаней в год (в то время как средний доход на душу населения в китайской сельской глубинке лишь немного превышает 2000 юаней), а по стране перемещаются десятки миллионов людей в поисках хоть какого-то заработка, - вполне резонно, что власти Китая опасаются крестьянских протестов. Несмотря на то, что сведения об этом стараются не предавать гласности, есть свидетельства, что подобные протесты возникали уже в самых разных частях страны, и подавлять их приходилось армии.

   Исход из деревни уже начался. Более 120 миллионов китайцев покинули свои дома в надежде перебраться в процветающие приморские города. Миграции подрывают политику контроля над рождаемостью и еще более обостряют демографическую ситуацию. При этом вернуть мигрантов на прежнее место невозможно даже самыми жесткими административными мерами - для них нет свободной земли.

   Нехватка плодородных земель - острейшая проблема Китая. В самом общем виде она выражается в том, что на 22 процента населения мира приходится лишь 7 процентов сельскохозяйственных угодий планеты. И даже если прогресс агротехники коренным образом изменит характер сельского хозяйства, Китай вряд ли сможет обойтись без значительного импорта продовольствия. Полагают, что к 2030 г. Китаю ежегодно будет требоваться 650 млн. тонн продовольствия, чтобы накормить 1,6 млрд. человек. Но, по мнению директора Института наблюдений за миром Лестера Брауна⁵, здесь уже достигнут предел производства зерна, а система орошаемого земледелия стоит на грани катастрофы из-за начавшегося процесса засоления почв и падения уровня подземных вод. Страшный ущерб сельскому хозяйству наносит эрозия почв - каждый год реки сносят в океан до 50 млрд. тонн плодородной почвы и вместе с ней такое количество химических удобрений, которое за год производится в стране. Огромный аграрный сектор весьма уязвим в случае любых стихийных бедствий (наводнения, от которых ежегодно страдают миллионы людей - подлинный бич Китая, ежегодно уничтожающий до 30 процентов урожая) и окажется в еще более тяжелом положении в случае неблагоприятных изменений климата. Поэтому специалисты сомневаются, что в ближайшем будущем Китай сможет прокормить свое население, не прибегая к значительному импорту продовольствия. А это, в свою очередь, может привести к резкому росту цен на мировом рынке, что будут иметь поистине катастрофические последствия для более бедных стран.

   Неоднозначность положения признают и китайские исследователи. По их данным, примерно 750 - 800 млн. человек находятся либо в зоне бедности, либо в зоне бедности и хронических болезней, либо живут в страхе потерять работу и лишиться средств к существованию. В Китае <огромная масса калек, инвалидов от рождения. Еще около 350 млн. человек живут в зонах распространения хронических заболеваний, вызываемых неблагоприятными природными условиями>⁶ , - в частности, дефицитом йода и избытком фтора (первое ведет к слабоумию, второе - к флюорозу, тяжелому заболеванию, ведущему к изменению структуры костной ткани, деформациям костей и патологии связок). Огромным бременем для Китая стали загрязнение окружающей среды (Общий объем городских стоков в Китае в 1996 г. составил около 20 млрд. тонн, при этом лишь 10 процентов этого количества хоть как-то очищалось) , ведущее к снижению урожайности и болезням, и недостаток энергии. Для того, чтобы к 2020 г. Китай смог удвоить производство энергии на душу населения, необходимо построить не менее 200 электростанций мощностью около миллиона ватт каждая - при этом работать они будут на угле, зависимость от которого Китай сохранит по крайней мере до середины XXI века. Столь значительное сжигание ископаемого топлива скоро выведет Китай на первое место в мире по выбросам углекислого газа и в перспективе может поставить его перед угрозой международных санкций. Кроме того, уже сейчас одно только загрязнение воздуха, по оценке Мирового банка, ежегодно обходится Китаю в 8 процентов ВВП (примерно 54 млрд. долларов). Китайские ученые говорят даже о 14 процентах ВВП - но в любом случае, доля эта достаточно велика, чтобы свести на нет весь экономический рост. Все это указывает на то, что в ближайшие десятилетия Китай будет погружен в решение собственных проблем, и довольно трудно предположить, что он попытается решить их за пределами собственной территории.

   Кошмарное видение Китая, погрузившегося в хаос, не дает покоя политикам и стратегам, и эту страну всеми силами стараются подключить к различным региональным и международным формам сотрудничества. В некоторых случаях Китай охотно идет на это, но не столько из стремления к экономической и политической экспансии, сколько по необходимости. По существу, международные экономические проекты, зоны свободной торговли и <особые экономические районы>, такие, как Шаньдун, Шэньчжэнь или Пудун, обращены не ко внешнему миру, но внутрь страны. Это механизмы, позволяющие Китаю быстро аккумулировать огромные средства и, увы, довольно неудачно потом их расходовать.

   Некоторые специалисты⁷ обращают внимание, что после того кризиса, в котором оказалась в середине 1990-х экономика Японии и Кореи, китайские власти стали лучше понимать превосходство общества, в котором оказывается поддержка частному предпринимательству, над обществом, основанном на государственном регулировании экономики. Но для китайского общества выбор между государственным регулированием экономики и свободным рынком - вопрос не экономический, а идеологический. Кроме того, Китай знает о горьком опыте России, и там прекрасно понимают, что далеко не во всех случаях рынок, новые технологии и интернационализация экономики способны быстро вывести страну из кризиса.

   Принято думать, что у Китая есть колоссальный резерв - рассеянная по всему свету китайская диаспора. Она действительно процветает во многих странах, но, несмотря на господствующее мнение, едва ли они изо всех сил будут трудиться на благо родной страны, если не увидят в том выгоды или не сочтут целесообразным. Во всяком случае, китайцы Сингапура, Малайзии, Индонезии и США отнюдь не были надежной опорой маоистскому Китаю. Вернее предположить, что чем сильнее и свободнее (по крайней мере, в экономическом смысле) будет континентальный Китай, тем сильнее будет его влияние среди этнических китайцев. Оценки их возможной роли расходятся. Бжезинский, ссылаясь на журнал , говорит, что доходы 50-миллионной китайской диаспоры примерно равны валовому внутреннему продукту континентального Китая. Полагают, что китайская диаспора контролирует 90 процентов (по крайней мере, до недавнего времени контролировала) экономики Индонезии, 75 процентов экономики Таиланда и до 60 процентов экономики Малайзии.⁸ Возможно, оценки эти завышены, но во время беспорядков в Индонезии в конце 1990-х громили прежде всего китайские кварталы. Вопрос лишь в том, будет ли китайская диаспора действовать в интересах континентального Китая, или, после того, как китайская экономика открылась, постарается поставить страну под свой контроль. Если реализуется вторая возможность, в мире будет очень много влиятельных и богатых китайцев, но сам Китай еще не скоро достигнет экономического расцвета - если достигнет его вообще. Как бы то ни было, но надежды на быстрый рост китайской экономики после восстановления суверенитета Китая над Гонконгом, пока не оправдались - а ведь в начале 1990-х предрекали, что одно это сделает Китай к 2010 году четвертой экономической державой мира. Реальные темпы роста оказались ниже. Возможно, причина в том, что Китаю приходится пробиваться почти с самого низа: по доходам на душу населения он занимает 81 место в мире - между Грузией и Папуа Новой Гвинеей, - а в соответствии с индексом человеческого развития ООН - на 107, между Албанией и Намибией.

   Еще туманнее выглядит политическое будущее Китая. Можно, конечно, как Бжезинский, уделить этому много страниц, украсив их устрашающими воображение картами, где сфера влияния Китая раскинулась от Казахстана до Филиппин и от Приморского края до Пакистана и Бирмы, но все это остается гаданиями на кофейной гуще все по той же причине - Китай почти непрозрачен для иностранных аналитиков. Какие силы придут к власти в этой стране через двадцать лет и какую политику по отношению к соседям они будут проводить предсказать почти невозможно, и все рассуждения на этот счет строятся на домыслах о том, какую политику они смогут проводить, исходя из экономических возможностей страны. Прежде модно было говорить, что Китай возглавит борьбу стран <Третьего мира> против <стран Севера>. Но сегодня, когда развивающиеся страны больше озабочены списанием старых долгов и выбиванием новых кредитов, Китай вряд ли заинтересован в подобном лидерстве. Поэтому во внешней политике в первую половину следующего века Китай будет, скорее всего, занят возвращением исконных территорий - таких, как Тайвань, - и распространением своего влияния в рамках традиционной орбиты Поднебесной - в Казахстане, Киргизии и, может быть, Узбекистане, а также в Индокитае. Конечно, все это возможно лишь в том случае, если китайские власти смогут удержать под контролем внутриполитическую ситуацию. Последняя прогнозу не поддается: напрашивается мысль, что логично было бы провести некоторую демократизацию, необходимую для продвижения экономических реформ, без которых постиндустриальная экономика задохнется. Однако сегодня положение в этой стране и без того сильно напоминает горбачевскую перестройку, только страшно замедленную, растянутую на целое поколение. Но эта растянутость во времени отнюдь не делает ситуацию более устойчивой.

   Китай вынужден бороться не только с грозящими ему голодом, социальной нестабильностью и экологической катастрофой. Одна из самых реальных опасностей - сепаратизм. Исторически Китай вовсе не монолитен. Когда тайваньский президент Ли Дэнхуэй предлагал разделить континентальный Китай на семь самостоятельных регионов, он не предлагал ничего радикально нового - за последние две с половиной тысячи лет Китай не раз распадался на несколько государств, чаще всего по национальному признаку (хотя все они оставались в орбите китайской цивилизации). При этом даже южные и северные китайцы отличаются друг от друга куда больше, чем русские и украинцы (и даже русские и сербы). Наиболее благодатная почва для сепаратизма уже многие годы сохраняется в западном Китае - самой малонаселенной и самой <некитайской> части страны. Тибет давно ведет борьбу за независимость, активно используя международные рычаги, и добился того, что мировая общественность зачастую рассматривает его как территорию, оккупированную китайскими войсками, хотя на официальном уровне об этом речь не идет. Рядом расположен огромный и богатый природными ресурсами Синьцзян-Уйгурский автономный район, большую часть населения которого составляют мусульмане-уйгуры (часть уйгуров живет также в Казахстане). Китайское долгое время вело политику по переселению туда этнических китайцев (ханьцев) с тем, чтобы закрепиться в этом районе. Синьцзян стратегически важен для Китая, ибо здесь, в Таримской впадине, обнаружены огромные запасы нефти. Но на эти запасы рассчитывают и сторонники независимости, полагая, что это может стать основой национальной экономики. До начала 1950-х годов Китай практически не контролировал Синьцзян, а в сороковые годы там была создана республика <Восточный Туркестан>, все руководство которой в 1949 г. погибло в авиакатастрофе. Опыт стран Средней Азии, ставших после распада СССР независимыми, и жесткая политика китайских властей подталкивают многих уйгуров к решительным действиям. После кровавых событий 1997 г. молодежь готова сражаться за свободу с оружием в руках. Им готовы оказывать поддержку многие исламские страны: Пакистан, Саудовская Аравия, а также Турция, где существует крупная уйгурская община.⁹ Другими очагами сепаратизма потенциально могут стать примыкающая к границам Монгольской народной республики Внутренняя Монголия, а также Маньчжурия. Очевидно, что проблема сепаратизма будет тем острее, чем слабее будет китайская экономика, которая подойдет к критической точке, вероятно, в 2010 - 2020 г., когда станет ясно, насколько эффективными кажутся нынешние реформы.

   Тем не менее, некоторые российские эксперты полагают, что уже после 2015 г. Китай может по своим экономическим показателям превзойти Россию. Как будет вести себя сильный Китай? Многие почему-то убеждены в том, что Китай поведет себя агрессивно по отношению к соседям. Вот сценарий, который предлагает журнал (янв. 1997): в 2005 г. Китай направляет войска на российский Дальний Восток. Вооруженные легким стрелковым оружием полицейские части пересекают границу южнее Хабаровска, чтобы защитить два миллиона китайских поселенцев от нападений со стороны местного населения, которое шаг за шагом <выжимают> из бизнеса и производства. Безработица среди русских растет, многие бросают все и уезжают с Дальнего Востока. Деморализованная и обнищавшая российская армия ведет себя пассивно, Россия фактически теряет контроль над самой плодородной полосой Приморского и Хабаровского края. Хотя формально ее суверенитет над этой территорией сохраняется, природные ресурсы края юридически переходят в руки китайцев.

   По прогнозу Сэмуэля Хантингтона, к 2010 г. Китай не только аннексирует Вьетнам с частью территории Юго-Восточной Азии (отметим, что подобная аннексия возможна лишь политически, но никак не военным образом), но и заключит военно-стратегичекий союз со стареющей и напуганной Японией, которая выйдет из-под влияния США. Одновременно Китай под предлогом защиты своих соотечественников займет Владивосток, долину Амура и некоторые ключевые районы Восточной Сибири - естественно, при условии, что Россия к этому времени не будет подавать никаких признаков жизни.

   Последний вариант развития событий представляется совершенно невероятным, ибо не учитывает реальное соотношение военной мощи России и Китая. Даже в самом худшем случае к 2008 г. у нашей страны останется около 1000 (по разным оценкам, от 800 до 1500) ядерных боеголовок. С учетом того, что Россия и США намерены сократить свои ядерные арсеналы примерно до 2000 боеголовок, очевидно, что этого количества в любом случае хватит не только для <взаимного гарантированного уничтожения>, но и для уничтожения любого возможного противника. Ракетно-ядерный потенциал Китая сегодня оценивается по-разному, но в 1996 г. вооруженные силы этой страны располагали четырьмя типами межконтинентальных баллистических ракет дальностью до 7500 километров. С тех пор, очевидно, возможности Китая несколько возросли - свидетельство тому - успехи в космосе

   Самое непредсказуемое - какова будет роль Китая в будущей глобальной культуре. Если страны Восточной Азии воспримут культурное влияние Китая как возвращение к естественному ходу вещей, то в мусульманском и христианском мире оно может быть воспринято в штыки. Одно дело китайская экзотика - всякие там яшмовые мосты, тунговые ягоды и драконы, китайская кухня и монахи Шаолиня... Совсем другое, когда миру явится китайский взгляд на вещи, который может оказаться очень непривычным. Так же, как реальный Восток зачастую разочаровывал и отпугивал европейских интеллектуалов, прежде знакомившихся с ним по книгам мудрецов и поэтов, так этот реальный Китай может вызвать отторжение, ибо начнет переиначивать уже сложившуюся к тому времени глобальную культуру по своему образу и подобию. Иначе говоря, через 10 - 15 лет мы увидим <китаизацию> массовой культуры, а со временем китайские принципы мышления, весьма отличные от европейских, станут проникать и в повседневную жизнь. По-видимому, несмотря на широкое распространение систем автоматического перевода, начнется и распространение китайского языка. Во-первых, он будет просто необходим, во вторых, люди будут интересоваться им, чтобы проникнуть в суть этой новой культуры несколько глубже. Можно предположить, что во второй половине XXI века китайский язык будут широко изучать в России, Европе и Америке.