Теория, мелочи и случайности

   Гораздо интереснее, почему не сбываются предсказания футурологов - ведь они избрали изучение будущего своей профессией.

   Одну из причин подметил фантаст Артур Кларк в своей знаменитой книге "Черты будущего". Пророки ошибаются, говорил он, когда им не хватает дерзости и воображения. И если в народных сказках полеты по воздуху или видение на расстоянии дело обычное, то ученые люди, как правило, до самого последнего момента сомневаются. Телевидение не предвидел никто. Самолеты - точнее говоря, машины, переносящие через океан сотни людей, - еще в XIII веке описал вольнодумный монах Роджер Бэкон, но Герберт Уэллс продолжал сомневаться в будущности аэропланов уже когда аппарат братьев Райт поднялся в воздух (знаменитый фантаст, впрочем, сомневался и в перспективах подводных лодок, хотя они уже были приняты на вооружение и даже успели поучаствовать в боевых действиях). В то, что ядерная энергия есть нечто большее, чем предмет лабораторных опытов, многие физики не верили, даже когда уже шла работа над созданием ядерного оружия - в отличие от поэтов. Андрей Белый еще в 1921 году писал:
              ...Мир рвался в опытах Кюри
              Атомной, лопнувшею бомбой
              На электронные струи
              Невоплощенной гекатомбой...

   А еще 25 лет назад авторитетнейшие специалисты в области вычислительной техники были убеждены, что персональные компьютеры - не более чем дорогостоящая игрушка...

   Другое соображение находим в книге <Семь сценариев будущего>¹, подготовленной коллективом авторов из Стэнфордского международного исследовательского института. Они отмечают, что обычно работы, посвященные будущему, сосредотачиваются на одном-единственном его варианте. Соблазн этот возникает под влиянием чрезвычайной сложности мира. Дело в том, что <экономисты, социологи и статистики разработали отвлеченные и упрощенные способы анализа потока человеческих событий. Как только эти количественные данные собраны за значительный период времени, очень немногие исследователи находят в себе силы противостоять искушению изыскать и истолковать нечто типичное, за которым может скрываться предсказуемое и одно-единственное будущее.

   Поскольку в глазах советской пропаганды тех лет сама мысль о множественности вариантов будущего, вероятно, казалась крамольной, издательство <Прогресс> выпустило тогда эту книгу лишь для ограниченного круга читателей. На обложке стоял гриф <рассылается по специальному списку> и номер, хотя в основном в книге шла речь о всяких бедах, поджидающих Соединенные Штаты. Не исключено, впрочем, что книгу сочли опасной и отправили в спецхран только потому, что среди ужасов все время фигурировали нехватка горючего для посевной, дефицит продуктов и карточки.

   Второй соблазн, которому поддаются футурологи - это пристрастие к потрясающим мир событиям... Чудеса технологии и ужасы экологической катастрофы создают для волнующего чтения куда больше возможностей, чем неуловимые тонкости каждодневных и постоянных перемен.

   Футурологию, похоже, подводит то, что она - побочное дитя экономической теории. По существу, футурологом был Карл Маркс, предрекая в середине XIX века крах капитализма и торжество коммунистических идей. Он просто сел, подсчитал, и цифры показали, что все к тому и клонится... Увы, в жизни все получилось не совсем так, но вот недавно журнал поведал, что все, о чем Маркс 150 лет назад писал в "Манифесте коммунистической партии", сегодня - факты повседневной жизни. Конечно, им из-за океана виднее, но не значит ли это, что и нам пора перечитать <классиков>?..

   Если без иронии, то судьба устремленной в будущее марксистской теории очень характерна. Как теория, она позволяла увидеть некоторые тенденции, но марксизм одновременно настаивал на том, что способен не только объяснить, но и изменить мир. И люди начали его менять - целенаправленно, как им казалось, строить светлое будущее. Как водится, хотели как лучше... Возможно, "классики" ни в чем не особенно ошибались - они просто не учли эффект человеческой воли, который оказывается совершенно неожиданным, если люди убеждены, что он них что-то зависит. Тогда возникают так называемые "непредсказуемые" исторические феномены. Ну кто, скажите на милость, мог подозревать, что какая-то крошечная, не пользующаяся никаким влиянием секта опрокинет античную цивилизацию? Что проповедь немолодого и не самого удачливого торговца из Мекки через два десятка лет приведет к созданию могучего государства и новой религии? Никто не предвидел ничего подобного.

   Можно привести и множество других, более свежих и не столь драматичных примеров такой непредсказуемости. В 1956 году русский философ Николай Ульянов, живший на Западе, весьма скептически смотрел на недавно добившуюся независимости Ирландию, полагая, что не было никакого смысла "безумствовать и бороться" за то серенькое и никчемное существование, которое эта страна (будем справедливы!) и в самом деле влачила в те годы. Зачем независимость, удивлялся Ульянов, если, "ни народное благосостояние не повысилось больше, чем оно могло повыситься над англичанами, ни культура не поднялась, а самое главное - вместо ожидавшегося расцвета национального творчества, выявления лучших сторон национального духа наблюдается повсюду как раз обратное"².

   Ирландцы, понятное дело, такую точку зрения решительно отвергали - и, как показала история, были правы. Не прошло и сорока лет, как мир был покорен ирландской музыкой, ирландская литература поучила всеобщее признание (поэт Шеймас Хини - нобелевский лауреат), а сама Ирландия на глазах превратилась в мировой центр образования и высоких технологий. Более того, ирландская культура активно распространяется по всему миру - день Святого Патрика за пределами Ирландии отмечают не только в Москве...

   А менее десяти лет назад мы сами однажды вдруг проснулись в другой стране. Никто не предполагал, что Советский Союз может исчезнуть с карты мира - и вплоть до конца восьмидесятых годов он фигурировал во всех прогнозах. Даже злейшие недруги СССР не догадались подумать о том, как изменится мир, если на месте этой страны возникнет вдруг множество новых государств. Между тем, сейчас, задним числом, совершенно непонятно, как это все могли просмотреть - ведь предпосылки были налицо, нужно было только копнуть немного глубже. Точно так же, глядя из дня сегодняшнего, удивительно, как это все прохлопали германский нацизм - все предпосылки нацистской идеологии существовали уже 1880-е годы, и статьи об этой угрозе печатались даже в отнюдь не прогрессивной русской печати тех лет. Очевидно, футурологам мешает невнимательность к мелочам - тем самым незначительным случайным отклонениям, которые, в соответствии с теорией хаоса, приводят к рождению мощнейших процессов словно бы из ничего. Об этом говорил в одном из недавних интервью знаменитый футуролог Элвин Тоффлер (Alwin Toffler), указывая, что сегодня из хаоса рождается новый мировой порядок. Каким он будет, сейчас можно только предугадать. Но все те мелочи, которые скажутся на облике XXI века, существуют уже сегодня. Не учитывать их нельзя, иначе можно оказаться в положении одного уважаемого американского автора, который в 1987 г. уверенно писал, что к 2024 г. численность населения СССР составит 340 млн. человек. Но скажите, на что он должен был тогда обратить внимание, чтобы не попасть впросак?

   Насколько важны мелочи, видно по такому, казалось бы, чисто техническому параметру, как ширина железнодорожной колеи. В незапамятные времена (в 1830 г.) изобретатель паровоза Джордж Стефенсон решил, что рельсовая колея должна быть шириной 4 фута 8,5 дюйма (1435 мм) - точно такой ширины была колея угольной вагонетки на конной тяге в шахтах Британии. Такой ширины была колея и первой коммерческой железной дороги Ливерпуль - Манчестер. В 1833 г. конкурент Стефенсона инженер Изамбард Кингдом Брюнель (его имя пишут еще и как Исомбард Кингдом Брунель) предложил колею шириной 2135 мм. Одна такая дорога даже была построена, но британский парламент в конечном счете принял стефенсоновский стандарт. О ширококолейных железных дорогах было забыто.

   Между тем, если бы возобладал стандарт Брюнеля, то грузоподъемность и средняя скорость движения поездов с самого начала были бы намного выше (подсчитано, что пропускная способность дорог возросла бы в полтора раза). Немного воображения, и можно представить, каким бы наш мир был в этом случае. Более интенсивное развитие получили бы машиностроение, металлургия и угольная промышленность. Уже к концу XIX века мировые державы связали бы дороги, по которым со скоростью около 200 км в час проносились бы огромные составы (мощность локомотивов и их скорость пропорциональны ширине колеи). Это ускорило бы переброску товаров, рабочей силы и войск и способствовало бы формированию единого рынка и укреплению обширных империй. С другой стороны, автомобиль надолго остался бы игрушкой для богатых, ибо не выдерживал бы конкуренции железных дорог ни в перевозке грузов, ни как средство пассажирского сообщения. Поэтому создатели автомобиля меньше заботились бы о том, чтобы дать ему дешевый мотор и, возможно, сосредоточились на разработке более дорогого, но и более эффективного электродвигателя... Фантазировать в этом направлении можно очень долго, но очевидно, что поворотной точкой во всей истории стал принятый Британским парламентом 12 августа 1846 г. "Билль о ширине колеи". Не все страны согласились с этим стандартом, но никому уже и в голову не приходило, что колея может быть намного шире - отклонения не превышали нескольких сантиметров. (Россия приняла свой стандарт (1524 мм) из протекционистских соображений, тем самым отделив себя от Европы лишней преградой. Последствия мы ощущаем до сих пор).

   Помимо мелочей, существуют и случайности. Те самые, от которых иногда становится жутко. А ну как Ленин заболел бы в Шушенском воспалением легких и умер? Или еще в детстве упал бы с ледяной горки? Однако утверждать, что в этом случае дело обошлось бы без большевиков и пролетарской революции было бы опрометчиво. Даже по отношению к собственной жизни трудно определить, что было в ней случайным, а что закономерным. Что касается истории, то случайное можно отделить от закономерного, построив альтернативный вариант развития событий. Если ход истории радикально не меняется от того, что, допустим, кто-то другой унаследовал трон, значит, мы имеем дело со случайностью, не оставляющей серьезных последствий. До недавнего времени в "альтернативной истории" безраздельно властвовали фантасты, но теперь к ней все чаще обращаются профессиональные историки и социологи, пока не столько в исследовательских, сколько в прикладных целях, например, в работах, посвященных политическим предпочтениям историков и политологов.³