Исламский фактор

   Эту главу я писал в конце 1999 года - до того, как террористы разрушили небоскребы Всемирного торгового центра в Нью-Йорке, до того, как конфликт в Косово фактически завершился в пользу албанцев, до того, как Путин призвал мочить террористов в сортире, до второй Чеченской войны, до "Норд-Оста", до террористов-смертников в России, до новой войны в Ираке... Оставляю все как есть: поразительно, как быстро меняется мир и сколь часто мы оказываемся недальновидны. Теперь, во всяком случае, ясно, что существуют несколько вариантов глобализации. В том числе и разработанный исламскими фундаменталистами. П.Д., июль 2003 года

   Рядом лежит огромная территория, которая на долгие годы способна стать очагом этнических, межгосударственных и религиозных конфликтов - страны Кавказа, Средней Азии и Казахстан, а также Турция, Иран и Афганистан. Бжезинский называет ее <Евразийскими Балканами>. Как и Балканы, эти страны отличаются этнической пестротой и в прошлом входили в состав великих империй. Принципиальное отличие, однако, в том, что едва ли не каждая из этих стран некогда успела побывать метрополией и мировой державой. Арабский халифат, Османская империя, Тюркютский каганат, государство Сасанидов, империя Великих Моголов, Бактрия, не говоря уже о державе Ахемеменидов, Хеттском царстве, Ассирии, Вавилонии и Урарту. У многих из этих народов - более четырех тысяч лет письменной истории и, увы, очень старые счеты. Как ни странно, до известной степени это способствует стабильности, ибо каждый здесь знает, сколь опасно предъявлять права, даже обоснованные, на территорию соседа, ибо тот может предъявить не менее серьезные претензии.

   <Евразийские Балканы>, в которых пересекаются интересы Европы, США, Китая, России и арабского мира, принадлежат к исламскому миру, и час-то, процессы, происходящие здесь рассматривают в свете то ли грядущего, то ли уже начавшегося <столкновения цивилизаций>. Термин этот получил распространение с легкой руки американского политолога Сэмуэля Хантингтона, предрекающего в ближайшие десятилетия конфликт между христианской и мусульманской цивилизациями. С его точки зрения, обе религии претендуют на звание <единственно верной>, причем мусульманская цивилизация активно развивается и укрепляется. Если в 1920 году в мире было всего лишь четыре мусульманских страны, а их обитатели казались Западу отсталыми, покорными и забитыми, то сегодня в мире насчитывается 50 мусульманских стран, причем некоторые из них весьма богаты и способны самым непосредственным образом влиять на мировую экономику. 1999 год ознаменовался появлением исламской атомной бомбы (у Пакистана), а в 2002 Индия и Пакистан едва не дошли до ядерной войны.

   В формировании нового исламского мира существенную роль играет демография. Сегодня в мире насчитывается около миллиарда мусульман. В 1980 г. они составляли 18 процентов населения мира, в 2000 г. - около 23 процентов, а к 2025 составят 31 процент, превысив по численности население <христианских> стран. (Не ясно, какая доля населения Индонезии включена в эти оценки - все или только мусульмане).

   По оценке члена-корреспондента РАН Анатолия Громыко, в России сегодня насчитывается 12 - 15 миллионов мусульман. Столь неточные цифры объясняются тем, что принадлежность к тому или иному вероисповеданию никак официально не учитывается, и далеко не все представители <мусульманских> народов на деле исповедуют какую бы то ни было религию. Тем не менее, учитывая быстрое распространение ислама среди молодежи, следует признать, что Россия уже является в значительной степени частью исламского мира. (Разрешение мусульманкам фотографироваться на паспорт в головных платках - явное тому подтверждение). Демографические тенденции и направление миграционных потоков говорит о том, что в ближайшие годы доля мусульман в России существенно возрастет, в том числе и за счет обращения в ислам все большего числа русских, а также представителей других народов. Сходные процессы развиваются в странах Европейского Союза и Северной Америке.

   Это значит, что признание теории <столкновения цивилизаций> для России равносильно началу подготовки к гражданской войне. Нельзя подталкивать людей к тому, чтобы выбрать ту или иную сторону в условиях, когда такая война уже идет (оттого что российские власти называют чеченских боевиков-мусульман <бандитами> суть не меняется - их поддерживает значительная часть мусульманского населения) - это неминуемо приведет к развалу страны по боснийскому варианту. В сущности, согласившись с теорией <столкновения цивилизаций>, избежать гражданской войны мы сможем, лишь последовав совету Гейдара Джемаля и принять ислам. В этом случае мы действительно избавимся от <тлетворного>, по его мнению влияния Запада, ибо немедленно окажемся в конфронтации с христианским миром.

   К сожалению, и в России, и на Западе исламская цивилизация у многих вызывает страх и неприятие. Доходит до смешного - многие вполне солидные издания и авторы как бы <забывают> о культуре и истории арабского или, шире, исламского мира. В этом есть нечто от стремления не говорить о неприятном, ибо возвышение исламского мира затрагивает совсем иные струны в <христианском мире>, чем возвышение Китая или Японии. Дальний Восток по-прежнему остается на периферии европейского сознания, в духовном отношении он так же далек от Европы, как и во времена Марко Поло, а исламский мир - рядом, на другом берегу Средиземного моря, исламская цивилизация произрастает из того же корня, что и христианская, да и в истории Европы мусульмане запомнились не только экзотической культурой. Должно быть, европейцам снова мерещится осада Вены и звон мечей под стенами Севильи, и кажется, что вздымающаяся исламская волна грозит захлестнуть Европу.

   <Внезапно оказалось, что <западная цивилизация> вновь достаточно уязвима - на этот раз перед лицом той непонятной и чуждой для нее силы, которую с 1978 года называют Исламской революцией. Особенно эта уязвимость ощутима таких полузападных форпостах <свободного мира>, как реформистская Россия и постсионистский Израиль, - пишет российский эксперт Евгений Ихлов. - В глазах сотен миллионов мусульман в Чечне победил Ислам. Для осознания возможных последствий влияния этого события на глобальное исламское самосознание достаточно вспомнить, сколь кардинально изменились психологии восточных колониальных народов после победы <желтой Японии> над Российской империей, а евреев - после израильских <побед и одолений> 1948-1967 гг.; как позднее вдохновлял пример устоявшегося Израиля национальные движения в бывшем СССР, когда они начинали свою борьбу за независимость.>¹⁾

   Но действительно ли мусульмане стремятся обратить в свою веру весь мир? Безусловно, они считают это желательным, но даже самые радикальные исламские теологи достаточно прагматичны, чтобы вести ради этого священную войну. Джихад, о котором часто говорят, вовсе не тождественен войне с немусульманами. Джихад - это прежде всего борьба за веру, и начинается она с борьбы против зла в самом себе, с духовного самоусовершенствование на пути к Аллаху. Священная война есть вынужденная необходимость, но не неизбежность.

   Вне зависимости от целей, которые ставят перед собой исламисты, джихад как стремление обратить европейцев-немусульман в истинную веру вряд ли будет успешен. Распространять веру среди изверившихся почти невозможно. Можно просвещать и обращать иноверцев, но не тех, кто отказывается от самого существа веры. Поэтому джихад действительно может привести к столкновению цивилизаций, но не христианской и исламской, а цивилизации разума и цивилизации веры. Не случайно в наши дни католические, православные и мусульманские фундаменталисты куда ближе к друг другу, чем к рационалистически мыслящим интеллектуалам своих же стран.

   Исламское наступление невозможно и по более глубоким причинам. Вопреки тому образу, который творят средства массовой информации (и который с удовольствием подхватывают идеологи исламизма), мусульманский мир далеко не един. Как отмечает пакистанский публицист Наджум Муштак, во время гражданской войны в Ливане мусульмане убили больше мусульман, чем христианские милиции или израильская армия. Более того, тогда же больше всего мусульман-шиитов погибло в схватках с другими шиитскими группировками, а не в боях с мусульманами-суннитами, с христианами или израильтянами. С 1990 по 1993 год афганцы истребили больше своих соотечественников, чем их погибло за все время войны с СССР, причем бойня не прекратилась и после победы талибов. Алжирские террористы убивают во имя ислама других алжирских мусульман.

   Террор всякий раз разворачивают во имя истинной веры, но поскольку в последние годы реально он оказывается направлен против <западничества>, это вызывает естественные опасения в <христианском мире>. Поворот к террору и распространению священной войны обозначился после иранской революции и неудачи, которую потерпели советские войска в Афганистане. <Многие участники джихада в Афганистане, - пишет Муштак, - восприняли свою победу как подлинное чудо. Им хотелось большего, и тут США, ввязавшись в войну в Персидском заливе, дали прекрасный повод обратить свой гнев против последней сверхдержавы.> В упрек Соединенным Штатам, помимо традиционных обвинений в безверии, поставили поддержку Израиля и стремление навязать чуждые мусульманским странам ценности. Многими просто двигала обида - ведь после окончания Афганской войны многие группировки моджахедов остались без финансовой поддержки. С другой стороны, десять лет войны придали обслуживавшему ее механизму значительную устойчивость. Сохранились тренировочные лагеря, остались каналы, по которым из самых разных мусульманских стран поступали средства <на джихад>. Оставалось только приспособить все это к делу. Не случайно сразу же после ухода советских войск из Афганистана подняли мятеж мусульмане Кашмира. Тогда же начало разгораться пламя войны в Боснии и в Средней Азии.

   Побочным эффектом Афганской войны стало множество религиозных школ - медресе - появившихся в этот период в Пакистане. (Из них-то и вышли талибы, после кровавой войны захватившие власть в Кабуле). Насколько тщательно там изучали теологические вопросы, не известно, но оружием их выпускники владели неплохо. Медресе были разные - часть из них поддерживал шиитский Иран, часть - фундаменталистские суннитские партии, и очень скоро их выпускники, принадлежащие к самым разным направлениям ислама, сделались непримиримыми противниками, тем более, что война кончилась, и теперь у них было время подробнее остановиться на своих расхождениях. В распространении радикальных исламистских воззрений не надо забывать и о чисто классовой составляющей этого явления. Большинство рядовых <воинов ислама> происходят из бедных слоев общества. Пакистанский юноша из бедной семьи, поступив в медресе, помимо начатков богословского образования, получал деньги, оружие и чувство собственного достоинства и чувство власти - и хотя бы из благодарности готов был утверждать истинную веру среди <неверных> - даже если эти <неверные> такие же мусульмане.

   К сожалению, эта модель успешно работает во всем мире. Полуграмотные мальчишки - не важно, <с Лениным в башке и с наганом в руке> или <с Аллахом в башке и автоматом в руках> всегда умели раздувать мировой пожар, но при этом сами становились его жертвами. Стремясь оттолкнуть от себя западную цивилизацию, исламский мир приложил слишком большие усилия, и, не выдержав этого напряжения, рискует развалится сам. Усугубляет положение тот факт, что страны этого региона прочно интегрированы в мировую экономику, и во многих из них началось быстрое экономическое развитие, которое раскачивает устои исламского общества и порождает в нем новые конфликты.

   За последние десятилетия почти весь мусульманский мир превратился в огромный <горячий пояс>. Пакистан фактически ведет войну с Индией за Кашмир, при этом страну многие годы раздирает политическая, этническая и религиозная рознь. Эта страна втянута едва ли не во все конфликты, которые связывают с деятельностью исламистов, - от Китая до Чечни, не говоря уже об Афганистане.

   В Иране усиливается внутренний конфликт между приверженцами <исламской революции> и сторонниками светского пути развития. У Ирана напряженные отношения с Афганистаном и Ираком, а также с Западом, прежде всего с США. Это в значительной мере определяет отношения Ирана и Турции, входящей в блок НАТО и в последние годы все более тяготеющей к Европе, кроме того, Иран и Турция по-разному смотрят на конфликт в Нагорном Карабахе. Иранские курды так же стремятся к независимости, как их собратья в Ираке и Турции, а в иранской провинции Южный Азербайджан живет больше азербайджанцев, чем в независимом государстве со столицей в Баку.

   Турция остается в крайне сложных отношениях с Арменией, а также с Ираком и Сирией, ее отношения с Грецией вообще балансируют на грани войны. На Среднем Востоке остается нерешенной курдская проблема. Все страны региона так или иначе втянуты в конфликт с Израилем. Пока здесь сохраняется относительная стабильность, но равновесие в любой момент может разрушить все, что угодно - падение спроса на нефть, уход из региона американских войск, серьезный внутренний конфликт.

   Осложняет положение острая нехватка воды на Ближнем Востоке и в Северной Африке (об этом факторе редко упоминают). Сегодня жажду испытывают 11 стран, а к 2025 году число их возрастет до 18. Если самые богатые из них - такие, как Кувейт, Израиль или Саудовская Аравия - могут позволить себе опреснительные установки, то остальные вынуждены бороться за скудные источники воды. Сирия, Турция и Ирак не могут поделить воды Евфрата. Израиль и Иордания - воды реки Иордан. Израиль продолжает удерживать принадлежащие Сирии Голанские высоты, чтобы гарантировать водоснабжение своей территории. Постоянно возникают трения между Египтом и Суданом. Иордания и Саудовская Аравия оспаривают один и тот же подземный водоносный горизонт. Борьба за воду редко принимает форму открытых столкновений, но холодная война идет. После того, как Турция в 1990 г. фактически перекрыла Евфрат, чтобы наполнить новое водохранилище, Сирия попыталась подорвать внутриполитическую стабильность своего северного соседа, финансируя действия курдских партизан. Это привело к ответным шагам Турции, которая пригрозила вообще перекрыть воду. К сожалению, проблемы с водой в этом регионе в будущем будет только обостряться. Опреснение воды экологически небезопасно, а кроме того, страны, полагаться на это в таком нестабильном регионе рискованно с военно-стратегической точки зрения. Экзотические проекты, вроде доставки льда из Антарктики, оправданы лишь в том случае, если подтащить к берегам Аравии целый айсберг. Даже если это удастся, появление горы льда в тропиках приведет к экологической катастрофе из-за переохлаждения прибрежных вод. Поэтому все, что остается - это развивать системы экономии и сбережения воды: сейчас более половины ее пропадает впустую из-за плохого состояния систем орошения.²⁾

   Наконец, напряженности на Ближнем Востоке способствует демографический фактор. Около 40 процентов населения этих стран моложе 30 лет. Среди молодежи велика безработица (только Египет должен ежегодно создавать 600 тысяч рабочих мест, чтобы дать работу выпускникам школ и университетов), она недовольна своим экономическим и политическим положением и в принципе готова на самые радикальные действия. Эти люди оказались как бы зависли между традиционным и постиндустриальным обществом, и не в состоянии <вписаться> ни в одно из них - первое предоставляет им слишком мало возможностей, а второе предъявляет слишком высокие требования. В поисках лучшей жизни они устремляются в города, но чаще всего так и остаются в трущобах. Им действительно нечего терять, и города Среднего Востока превращаются в бомбу, которая в любой момент может взорваться. При этом нынешние лидеры многих стран этого региона достигли уже весьма почтенного возраста, и нет сомнений, что в ближайшие пять - десять лет к власти в мусульманском мире почти одновременно придут более молодые политики. Перед лицом нарастающих экономических трудностей, под угрозой активного идеологического наступления Запада, кто-то из них может пойти на радикальные действия.